Триумф Смерти

Постепенно буду дробить свои заметки из Палермо и делать расширенные посты. Уж, простите.

Сегодня показалось логичным вернуться к потрясающей фреске «Триумф смерти», выставленной в Палаццо Абателлис – Региональной галерее Сицилии.

Фреска датируется серединой XV века. Создатель неизвестен. Считается, что это был (скорее всего) «коллектив авторов».

Изначально фреска писалась для Палаццо Склафани, который и нынче стоит в норманнском центре Палермо. Построенный как частная резиденция, этот палаццо в 1435 году был переделан под первую общественную больницу. То есть фреска эта, видимо, должна была ободрять болящих... Сарказм, но, возможно, и нет.

И вот, почему. Тема Смерти была в XV-XVI и далее веках чрезвычайно популярна. Триумфы смерти, Пляски смерти, Искусство умирать, потом будут бесконечные Vanitas.

Так что эта фреска не является чем-то неординарным. У нее, кстати, есть не менее, а то и более знаменитая предшественница. Это фреска «Триумф смерти» в здании на Camposanto Monumentale di Pisa, то есть на монументальном кладбище около пизанского собора. Википедия пишет, что

Пизанский «триумф» поистине грандиозен – его площадь около 2000 квадратных метров. Автором фрески называют флорентийского художника Буонамико Буффальмакко, который создал ее в 1330-1350 годах. Ее иконография сильно выделяется из общего цикла фресок Кампосанто, поскольку не являет собой ни сцены из Ветхого или Нового Заветов, ни жития святых. Каждый эпизод здесь есть моральное наставление, предупреждение ныне живущим помнить о преходящести времени и изменчивости человеческой натуры. Эпизоды связывает между собой именно эта нить.

Здесь есть и популярный с середины XIV века мотив «трех мертвых и трех живых» – когда живые встречают своих мертвых двойников. Причем сцена эта написана так, чтобы напомнить о продолжительности смерти.

Группа нищих у подножия центрального утеса умоляет Смерть: «Процветание покинуло нас, / Смерть, лекарство от всех болей, / Приди и дай нам последний ужин!» ¹

1. Lorenzo Carletti, Francesca Polacci. Transition between Life and Afterlife: Analyzing The Triumph of Death in the Camposanto of Pisa. URL.

А справа молодые и хорошо одетые люди веселятся в роще, не обращая на Смерть никакого внимания. Хотя она явно за кем-то пришла, или прилетела. Причем, здесь семь юных дам и трое мужчин – отсыл к «Декамерону» Боккаччо?

Но сама Смерть – это классическая Старуха с косой.

Хорошо знакомая всем выпускникам Академии Художеств Цецилия Генриховна Нессельштраус пишет про образ Смерти в искусстве этого времени вот что:

Именно это мы и видим в Пизе. Ц.Г. Нессельштраус считает, что идея пизанской фрески

А вот как Франческо Петрарка размышлял о смерти:

В принципе, слова Петрарки, действительно, сопоставляются с общим настроением фрески, и даже перекликаются с некоторыми сюжетами.

Но вернемся в Палермо.

После создания фрески в Пизе прошло сто лет. Наступила середина XV столетия. И что же мы тут видим. С одной стороны, здесь присутствуют те же «персонажи», что и в версии Буффальмакко: есть нищие и бедные (слева), и они тоже о чем-то просят Смерть, и, скорее всего, о том же, то есть об избавлении от земных страданий. Хотя мне кажется, что они изображены, скорее, как благочестивые и верующие, а потому Смерть их минует, явно нацелившись на других… (Что, кстати, согласуется с местом расположения фрески – в больнице для бедных).

На богатых, молодых и праздных (справа), занятых своими собственными делами.

Есть представители всех сословий, затоптанные всадником Смерть.

Наверху, у фонтана справа – ангел (?) играет на лире. Возможно, верхняя половина – это мир горний. Тогда внизу – это мир земной.

Почти так было и в пизанской версии. Только верхний мир там содержит сцены и Ада, и Рая. То есть это мир трансцендентный, непостижимый (знанием или опытом).

А, может, палермский художник(и) изобразил справа вверху не ангела, а просто молодого мужчину в голубом. (Не будем подгонять факты под теорию). Кто сказал, что мужчины не могут играть на арфе / лире? Тогда никакого горнего мира тут нет, а есть просто мир светских развлечений…

Только Смерть здесь уже другая. Вполне соответствующая своему времени.

Это классический скелет. И конь у нее – скелет коня. А в руках у нее не привычная (какой ужас – привычная!) коса, а, внезапно, лук. Выпущенными из него стрелами, Смерть уже уложила кучу народа. А если не стрелами, то копытами своей мертвой лошади.

Любопытно, что сицилийская иконография ( а это, напомню, предположительно 1446 год) напоминает иконографию ксилографии из книги Петрарки «Триумфа, сонеты и канцоне», изданной в Венеции в 1497 году. Здесь Смерть в виде скелета, но опять с косой. Она едет на колеснице, и тоже, как и в Пизе, разделяет собой два мира. Она их разделяет, она же их и связывает.

Можно прийти к выводу, что Палермская фреска, написанная для общественной больницы, то есть больницы для бедных в первую очередь, и впрямь могла быть по своему «утешающей»: во-первых, утверждая равенство всех перед ликом Смерти, а, во-вторых, обещая, видимо, спасение от земной юдоли тем, кто здесь исстрадался. А, возможно, наоборот, поддерживая веру в то, что благочестивые и верующие не будут так жестоко растоптаны всадником Смерть.

Что касается датировки и атрибуции самой фрески. Иконография, стилистика восходит как к фламандским, так и к испанским образцам. Что неудивительно, ибо в это время Сицилия была под властью Испании и Альфонсо Арагонского. Здесь смешались позднеготические, каталонские, бургундские влияния. Чего и следовало ожидать от фрески, созданной на перекрестке средиземноморских торговых путей.

Исследовательница костюма Джейн Бриджман в 1975 году написала для The Burlington magazine короткую статью, в которой попыталась установить датировку фрески по костюмам. Она пришла к выводу, что фреска, скорее всего, была заказана после 1440 года. Что видно влияние не столько итальянского стиля одежды, головных уборов и причесок, сколько испанского и, конкретно, арагонского. Что мужские костюмы относятся к 1438-1445 годам, а вот женские – более ранние. И это смешение говорит, вероятно, о том, что на фреске изображены сицилийцы, точнее сицилийские моды. И это ужасно странно и несправедливо, что, похоже, на Сицилии середины XV века мужчины одевались по «последней парижской арагонской» моде, а женщины в своем следовании актуальным веяниям тогдашней haute couture отставали…